"На изнанке света":Немного лирики

[auyketken]

МОИ любимые отрывки эпизоды из «Изнанки..»

У Автора таких всего три.

У меня гооораздо больше.И почему то ,читая некоторые из них ,сжимается в груди,хоть и прочёл уже раз сто.

1 глава ТАНГО С УРАГАНОМ

*** «Меня бьет по лицу. Щедро, с налету, со звериным энтузиазмом. С порога жаждая
загнать обратно в ангар и намертво задраить люк парой тонн отнюдь не мягкого
снега. Или снести с трапа, украсив северный ландшафт контрастом разбитого черепа
на колотых льдинах. Дизет не любит чужих. Или просто имеет специфичное
гостеприимство.

Битое стекло озлобленных снежинок. Ненависть в промороженном кислороде. Тупая,
слепая и никому ненужная. Я стою на звенящем в топорных порывах ветра трапе, на
пороге севера и к своему удивлению не удивляюсь, почему Гильдия выбрала Дизет для
проведения первого тура ГрандРэйса. Хотят с ходу прижать яйца пустившим слюну по
трону Гильдии. Хотят за сладко-отравленной конфеткой власти протащить вскрытым
самолюбием по этой беспричинной вечно-зимней ненависти северных льдов. И
написать и дважды подчеркнуть и вставить в золотую рамку - 'Даже под белыми
монаршими шелками вы останетесь земляными червями'. Омытое шампанским,
освистанное фанфарами - выставленное напоказ отвращение к низшим.

Новый рывок ветра, вшибающий легкие куда-то в позвоночник. Первый раз в жизни
жалею, что летаю под анатольскими стягами. За тупую обязательность теряю
уважение к себе. И к махровой имперской верхушке - за то что вынужденно купились
на такую подставу, как только Дельфина, с улыбкой гремучей змеи, пропела
ключевое слово 'власть'. Лично мне до лампы вся эта тряска над вакантным
престолом Гильдии и безынтересны больные игрища зажравшихся гильдерских уродов.
Потому что лажа немереная. Уверенность? Ну, процентов сто пятьдесят…»***

Очень много шипящих согласных. "Ритм для фика задан.: Злой, рычащий, продирающий." (с)


2 ГЛАВА ОСКОЛКИ МЁРЗЛОГО ОГНЯ
Снегопад на палубе "Сильваны"(Призрак севера)
"Мы бежим по коридору. Лави тянет меня за руку - скорее. Дизет устроил нам белый победный салют - редкий безветренный снегопад. Мы влетаем на подъемник и в жестком свете вращающихся прожекторов, наблюдаем как по лицам пробегают тени. И какое-то глупое рождественское таинство в душах…
На верхней палубе тихо-тихо. Как будто вечно-зимний вечер приглушил даже ревущие турбины, погружая корабль в прохладную синеватую магию. И с густого индиго небес льется, сочится, капает влажно блестящий белый-белый снег.
Опираюсь локтями на перила борта и в залитом синью горизонте утопая взглядом, слушаю молчащий ветер. На краю зрения - Лави ввысь лицом, за прикрытыми ресницами прячет светящийся в полусвете взгляд. Магия, разреженная в холодном кислороде.
Но тонким порезом по тишине - полусмех-полувсхлип.
Оборачиваемся.
В искрящих снежных паутинах - с кружением и мягким шорохом взметывающиеся полы белого плаща. Гильдер с золотом по краю глаз без музыки танцует по заметенной палубе.
Умело и легко вальсирует, ногами до земли почти не доставая. Призрак севера.
Но взгляду отчего-то неприятно и я не знаю, что не так. На расстоянии трех шагов, Дио поворачивается ко мне лицом. И я хочу кричать.
На меня смотрит труп.
Кожа тоньше рисовой бумаги восточных ширм. Подсвеченная сетка вен, ненормально, неправильно ярких. Как рисунок ядовито-синим фломастером по чистому листу. Как хорошо, что он закрыт плащом до горла. Я не хочу смотреть на мерзкий блеск кишок в оголенной груди.
И черные подводы вокруг глаз. Не ритуальная гильдерская окраска - пугающе естественная чернота.
- Люсиола, что это?- опять я не заметил того длинного белобрысого. Он как его тень… Забеленное светом матовых мачтовых фонарей, это лицо похоже на череп. Раскроенный неуместной улыбкой.
- Снег, Ди. Это снег…
Да. Снег. Но вплетенный в пряди волос Дио - это осколки мерзлого огня, искрящие гранями в отсветах прожекторов.
Он ловит белый блеск на ладони, на заостренный кончик кровяно-красного языка. Снежинки на белых губах. Почему они не тают!?
- Зачем он такой красивый? - непонятная горечь в беспричинно истеричном шепоте. Хруст пальцев, злобно растирающих белизну в искристую пыль. - Зачем он такой чистый?
Удар по перилам. Раненый всхлип. Блеск на прозрачных щеках. Тонкие руки Люсиолы, обнимающие трясущиеся плечи. Приглушенный белым ворохом волос шепот. В самую макушку. Обратный эффект.
Дио плачет навзрыд. Захлебывается ледяными слезами. Из за секунды сорванного горла скрежещет неровный свист.
Да кого хрена тут творится?!
Переглядываюсь с Лави.
- Он случайно не того? - она мне, в полголоса, крутя пальцем у виска. - Не ку-ку?
Вопрос риторический.
Я смотрю на белую пару. Ладони Люсиолы, сжимающие в кулаки пальцы Дио. Странно яркое ощущение - он их сломает, если стиснет чуть сильнее. Непонятно. Дико. Я не видел таких утешений. Я не знал, что такие бывают.
Дио задыхается от плача и недостатка кислорода, зажатый между перилами и Люсиолой.

Почему-то жду звона пощечины. Нервного удара наотмашь. Но Люсиола только, удушая, прижимает Дио к себе, будто хочет своими же ребрами пропороть ему грудь.
И куда жутче оттого, что я чувствую, что здесь гораздо больше, чем припадок аффективного психоза, но я не знаю что.

- Клаус, пойдем отсюда, - голос Лави вибрирует. Она тоже это чувствует. - Я тебя прошу, пожалуйста, давай уйдем!

Честно, я хотел умолять о том же, но меня просто опередили.

Разворачиваемся. Срываемся не на бег, но на самый быстрый шаг, что могут выдержать ноги."

4 глава СЕКУНДЫ

«…Со свистом шасси, мы рвем кислород и на секунды растапливаем напряженье губ в
невидимые глазу улыбки. Извечная и неизменная эта, глушащая изнутри и тихая
снаружи - радость крыльев.
…. Не надо. Не надо прятать дыхание. Не надо думать. Надо трогать ветер. Пить
облака. Вдыхать солнце. В голове пусть - чистый редкий кислород. Больше не надо
ничего. Пусть будет чисто и прохладно. Пусть будет безмолвие. Будет голубая
вечность небес. Всегда.
Редкий момент. Когда здесь и сейчас не остается Клауса Валки, Лави Хеад и нашего
ваншипа. Есть только большая серая птица, режущая крыльями воздух и летящая на
свет.
И сейчас не можешь думать, даже если очень хочешь. Просто потому что не умеешь.
Просто потому что этого не нужно. И если спросят, что такое земля, ты не поймешь
и засмеешься. Когда не знаешь, зачем нужны ноги. Только на сейчас. На эту тысячу
секунд чистейшего кислорода. Долго как вечность, мало как вспышка. И так много
звуков, желающих собой отравить эти несколько капель тихой дрожащей прозрачности.»

"Индульгирование" Клауса на палубе «Сильваны»




«Иду на самый край. И тону в розоватых лучах. Солнце плескает своей кровью в
облака. Превращает агонию в романтический вид. Весь смысл жизни, длиною в
вечность - каждый день изливаться светом в души и умирать бескорыстно и ни к
чему не привязано. Я бы хотел также. У меня есть близкие люди, но я не могу
делиться с ними своим светом просто так, не будучи чем-то обязанным. У меня есть
небо, но я не могу летать, не чувствуя цепей на крыльях. У меня есть жизнь, так
почему я меняю ее на невыполненные обещания?

И зудит и крутит где-то глубоко - странное-странное чувство... Я до сих пор не
знаю, что случилось с Дио. Я не спрашивал, я НЕ хочу знать. Не хочу даже помнить.
И лучше бы ему быть мертвым, гореть мне в аду за это, но блииин! Пусть он лучше
будет мертвым...Я не особо хорошо разбираюсь в людях, мне этого и не надо, но...Он.
ё...ый на всю голову. Вечно пьяный, но не алкоголем - улыбками без причин и
обязательств. Как и вечно лучащийся таким же бесплатным светом. Как это солнце.
Мне не понять, что за тараканы в его белобрысой голове, но почему-то и будучи
абсолютно слепым, можно всей кожей тела ощутить, что он просто уходит в отрыв,
будто на закате каждого дня своей жизни готов умереть, перегорая, последним
дыханием выплеснуть свой свет тем, кто еще будет жить дальше. Как это солнце.

Я бы хотел так же.

Я бы хотел, что б Дио погиб. Что б его стерло об асфальт и зарыло под землю на
пять метров. Что б его просто не было. Не было напоминаний о том, что мне
никогда не порвать своих цепей.

Я стою на краю Сильваны, залитой водопадами солнечной крови и в полголоса молюсь
о смерти человека, который передо мной виноват только в том, что одной дикой
случайностью перечеркнул своей линией жизни мою собственную, оставив на ней
белый саднящий шрам. «

«….И руки.»

«.. А Дио видит на моем лице что-то
очень интересное и щурит свои и так узкие гильдерские глаза.

-Висла...

Имя - спусковой крючок. Подножка в самосъедающую депрессию пятиминутной давности.
Я отворачиваюсь, чтобы не обнажать слишком явную тоску крупными мазками
рассыпанную по лицу.

Закатная тишина. Фон Сильвановских моторов.
И руки. Из-под локтей на грудь. Стопоря дыхание. Вышибая дрожь. Я могу биться
затравленной птицей с убитым личным пространством. Но... Почему-то слишком все
равно. Почему-то на секунды хочется пожить без обязательных страхов. Жесткое и
щекочущее на щеке. Мертвые белые волосы. Осенним ветром по коже, дыхание. Руки,
скользя уже по плечам и дальше, до моих ладоней, даже сквозь перчатки - холодные.
В этом теплом вине вечера - странно приятно. Сплетая с пальцами, отрывая от
перил. Расправляя крыльями.

-Небо - твое, Иммельман, - шепот. Прохладный. Легкий. Как ветер. - Оно никогда
ничего не просило взамен.

- Я не могу, - закрываю глаза, откидывая голову на чужое плечо. Плевать уже... -
Не могу я эти цепи порвать....»

5 глава MIO DIO

Ночной полёт

«Рев мотора - неистовой вибрацией в венах и стук сердца уже где-то в горле. Ветер,
ветер, ветер, бесконечный, бешеный и насквозь, насквозь через все тело. Ураган
серебра - свихнувшихся от своей вечности звезд, кричащих светом в темноту. 'Невеста'
рвет ночь диким белым пегасом, скачками, спиралями, петлями. Роза ветров
разлетается на куски и теряются стороны света, перевернув и перемешав низ и верх,
швыряя нас в ночь, на волю обезумевшего ветра. И темно-синий воздух, врываясь в
легкие, взрывается фонтанами чистого кислорода, посылая вдоль горла холодные
иголочки.

Черные вихри, ночные бесы - сносят крышу, кричат мне в уши песни чистейшей
дикости, рычат зверями и хлещут жестоко по щекам моим, зажигая по телу искристое
торжество. В слепящем спектре луны в полнеба - как две сумасшедшие ведьмы,
несемся мы на ее огромное кошачье око, смеясь, крича, задыхаясь, захлебываясь в
восхищенном триумфе на пике безумия. Мы - звезды, сорвались и падаем во всех
направлениях. Мы - ветер неукротимый. Мы - свет, что лучится и ослепляет. И не
надо оглядываться - позвоночным нервом и лопатками чувствую, знаю - за спиной
моей крылья. Мы - птицы, свободные чайки, живущие небом.

Падая с небес, мчимся к земле, к глянцевым водам реки. Облившись с головы до ног
ледяной водой, взметаем тучу сверкающих брызг, в лунном свете разлетающихся как
стеклянное битое крошево. Взворошив и порвав речные потоки, вновь взмываем в
высоту, в родные облака, обгоняя стаю птиц. Вбирая зрачками километры, теряемся
на просторе ночи, дорогу назад забывая. Я не помню, чтобы когда-нибудь я
чувствовал себя правильней - абсолютная, чистейшая, концентрированная свобода.
Никаких цепей, только скорость и крылья. Унисон биения сердец и рева мотора. И
небо. Я никогда не видел такого неба...»

6 глава ЗА СВЕТОМ


Пролёт через Грандстрим. Финал.

«.. Еще чуть-чуть и кожу с лица начнет сдирать. Сейчас мы в центре, в самом сердце
мира. А это значит, что пройдена половина пути. Половина пути к свободе. На
финише я разорву все цепи. А впереди снова слепит белым с золотым. Бессмысленная
погоня. У ветра в этом небе конкурентов быть не может. Его не поймать.

И он, как и свойственно ветру, по своей природе свободный, свободный в выборе. И
непостоянный. Он может ласкать тебя по щекам, игриво и обещающе задувать под
одежду, но ты никогда не сможешь его поймать. Ты будешь интересен ему ровно
столько, сколько будешь стоять на его пути.

И за это можно даже возненавидеть. За то, что сказал, что я бабочка. Так страшно
к зеркалу подойти - боясь увидеть, впитать всей радужкой, что узора, того, что
на крыльях моих рисует, и в половину похожего нет. И понять - это была помощь,
ладонь на плече, ободрение. И сам по себе был - лишь поставленная цель,
интересная только в процессе. Но почему же так хочется изломать себя и грудь
раздирая, по земле ползать? Страх - взмахнуть, воспарить и как сейчас в его
затылок уходящий пялиться, оставшись не более чем оконченной практикой. Какая же
ты невоспитанная сволочь, Дио.… Разве можно уходить не попрощавшись?
†††††
- Вперед-вперед-вперед-вперед-ВПЕРЕЕЕЕД!!!!!
Максимальная мощность, так что лопаются все стекла. Только бы успеть, черррт
возьми, только дайте мне успеть...

Невесомым касанием - об лицо разбивается луч. И еще один. И еще. Сквозь вечный
барьер между мирами льется и льется свет. Я вижу коридор слепящего сияния.
Иглами в глаза - огромные блики на золотых обручальных кольцах 'Невесты'.
Задерживаем дыхание как перед прыжком в ледяную воду. Какой же яркий свет...


Тихое тарахтение мотора. Вьюжный шепот за спиной. И серое-серое небо. По закону
светотени - самый яркий свет только на границе с самой густой тенью. Так что
теперь, пройдя ГрандСтрим насквозь, небо для нас просто серое. На изнанке
ослепительного света в бесконечном кружении падает и падает грязный снег. И в
этом вечном зимнем вальсе еле угадываются совсем недалеко впереди очертания
белого ваншипа. Он взмывает вверх и сквозь похоронную северную тишину слышится
звонкий детский крик "Иммельман!" Я все-таки успел. И я все-таки не более чем
наблюдатель.»

***На новеньком кенотафе, поблескивают в звездном свете мои старые капитанские
часы. Стрелка на них бежит туда, куда ей положено по законам времени. Ночное
небо Норикии. Запах цветов после дождя. Сыроватый бриз. В этой простоте
сочетания ощущений - такое совершенство, что хочется умереть, зная, что так
хорошо уже наверно не будет никогда. И еще больше хочется жить и вдыхать этот
запах оливы и вишни, пока дышишь. Только сложно будет прежними глазами смотреть
в это небо. Потому что я знаю, что оно бывает серым. И непросто будет слушать
ветер.

Потому что я знаю, чьим голосом он поет.***



.